1-4. Иудифь еще не признает дела своего оконченным. Успеху ее подвига и блестящему его завершению должно было немало содействовать дальнейшее, при чем она и теперь продолжает действовать с той же, как и прежде, уверенностью и пророчески-верною точностью, расчетливостью и убежденностью. Дав совет – вывесить голову Олоферна на зубцах городской стены, она предлагает всем сильным вооружиться, ранним утром выйти за город в боевом порядке и, отнюдь не выступая пока далее на равнину, показать вид, что они вышли для решительного наступления. Это заставит врагов обнаружить гибель своего вождя в наиболее удачную для Иудеев минуту, минуту сознания высшей необходимости в вожде, что усилит и впечатление от обнаружения гибели его до такой крайней степени, что они побегут от одного страха, и Иудеям останется только преследовать их в полном замешательстве до полного поражения.
5. Иудифь велит призвать Ахиора, чтобы – с одной стороны – лучше подтвердилась принадлежность головы именно Олоферну, с другой – чтобы он мог успокоиться относительно своей участи и вообще чтобы произошло то, что – по убеждению Иудифи – и должно было произойти и действительно тотчас же и произошло – окончательное уверование Ахиора в силу и величие Бога Израилева и присоединение «к дому Израилеву».
6. Вид головы Олоферна производит на Ахиора сильнейшее впечатление: он «пал на лице свое и ослабел духом» так, что уже другие «подняли его» (7 ст.). Его не радует гибель человека, поступившего в отношении к нему так несправедливо и бесчеловечно, приговорившего его к смерти, - но поражает величие события, в котором с такою ясностью оправдалась высказанная им вера в особливое покровительство Бога Израильского своему народу и в особливую силу и величие этого Бога, совершившего столь страшное и едва вероятное дело рукою слабой женщины. В ушах Ахиора должны были еще ясно звучать гордые и самонадеянные речи на Бога Израилева и на народ Его, и сопоставление горькой действительности с этими речами и вызывающим видом недавнего Богохульника, естественно, не могли не произвести в душе его решительного и совершеннейшего переворота, предварившегося сильнейшим душевным потрясением.
8. «Расскажи же мне теперь, что ты делала эти дни?» - Рассказ Ахиору Иудифи о своем подвиге был вместе рассказом и всему народу («среди народа»), который еще не слыхал об этом обстоятельного и подробного сообщения.
9-10. Подробное сообщение Иудифи о своем изумительном подвиге еще раз исторгло из облегченной груди народа радостные клики восторга, разнесшиеся по всему городу. Что касается Ахиора, то он «искренно уверовал в Бога, обрезал крайнюю плоть свою и присоединился к дому Израилеву даже до сего дня». Сопоставляя это сообщение с параллельным местом Второзакония, 23:3 («Аммонитянин и Моавитянин не может войти в общество Господне, и десятое поколение их не может войти в общество Господне во веки»…) – нужно, по видимому, так согласовать их в их кажущемся противоречии: указываемое Второзаконием ограничение до десятого поколения касается, по видимому, лишь потомков тех Аммонитян, которые ближайшим образом вызвали некогда это ограничение своею враждою на народ Божий, шедший в землю ему обетованную. За пределами десятого поколения от этих, современных эпохе Исхода, Аммонитян, означенное ограничение и запрещение естественно могло терять свою силу; это-то самое и видим в данном случае на Ахиоре, в его присоединении к дому Израилеву.
Иначе представлять дело не позволяет уже то соображение, что Иудеи, ставшие особенно чуткими ко всяким подобным предписаниям закона в это именно время, никак не поступились бы этим законом в пользу хотя бы и Ахиора, если бы означенное ограничение и запрещение относительно Аммонитян имело одинаковую силу на все времена и поколения.
«Присоединился (Ахиор) к дому Израилеву даже до сего дня». Это последнее выражение могло означать и не то, что сам Ахиор был жив в момент написания автором этих строк, а и то, например, что он был жив в своих потомках, продолжавших считать себя членами общества Израилева, ничем не отличающихся от настоящих потомков Авраама.
13. «Сказали управлявшему всем имением его». Некоторые рукописи прямо называют и самое имя этого управлявшего – Вагой. Это подтверждается и дальнейшим 14 стихом, где именно Вагой, исполняя требование начальников, идет будить своего господина.
«Эти рабы осмелились»… По мнению некоторых исследователей слово рабы (οι δούλοι) появилось здесь, как результат смешения переводчиком, в еврейском оригинале, слов ……… (евреи) и ……. (рабы). Смешение этих слов, различающихся по начертанию всего в одной букве, столь похожей в обоих случаях одна на другую (... и ...), действительно весьма возможно; и не даром – в списке, например древне-латинском (Vet. Lat.) в указанном месте вместо выражения «рабы» действительно встречаем выражение: «сыны Израиля» (filii Israël), хотя это и сделано – как полагают – не потому, чтобы переводчик хотел быть более точным в переводе, а просто по самовольному изменению, желая быть более ясным.
Как бы то ни было, только и выражение «рабы» вполне уместно и не менее подходяще здесь, чем всякое другое. Оно особенно хорошо оттеняет самонадеянное и презрительное, высокомерное чувство Ассириян по отношению к Евреям, которых они считали как бы уже преданными во власть Навуходоносора и на их воинственный задор хотели смотреть лишь как на ничтожнейшее безрассудство.
Против смешения ……. и ……, отчего будто бы вместо «евреи» появилось «рабы» - говорит, по видимому, и то, что в дальнейшем 18 стихе переводчик не мог не заметить и не исправить своего недосмотра, переводя рядом с сомнительным, и уже совершенно правильно, подобное же выражение Вагоя о «Еврейской женщине, опозорившей дом Навуходоносора убийством Олоферна: «μία γυνή τω̃ν Εβραίων»
«Осмелились выйти на сражение с нами, чтобы быть совершенно истребленными» - новый образчик высшей самонадеянности и презрительного отношения Ассириян к наступательному движению Евреев.
14. «(Вагой) думал, что он (Олоферн) спит с Ииудифью». См. выше, коммент. к 13:9-10. Вагой удалился последним от шатра Олоферна, затворив его в нем с Иудифью, и подобно другим, утомленным продолжительностью пира, вероятно, так же скоро предался глубокому сну на постели своей (13:1 ст.). Вполне возможно, что ни он, ни другой кто из участников и свидетелей происшедшего, не заметили подозрительно-скорого выхода Иудифи из шатра. Те же, которые могли увидеть ее уже вдали от шатра, совершенно не могли найти в этом чего-либо подозрительного, будучи приучены несколько ночей подряд к подобным ее экскурсиям. (См. выше, к 13:9-10 ст.).
17-18. От шатра Олоферна, по обнаружении убийства, Вагой идет к шатру Иудифи, отсутствие которой в шатре убитого прямо вело мысль к ней, как виновнице преступления. Отсутствие Иудифи и в своем шатре не оставляло в этом ни малейшего сомнения, что тотчас же и объявил Вагой – «с плачем, стоном и крепким воплем», разодрав свои одежды в знак величайшего горя.
«Рабы поступили вероломно». Вагой здесь или действительно представляет подвиг Иудифи осуществлением вероломно-хитрого плана всех Иудеев, или просто только выражается обще, считая настоящею виновницею убийства одну Иудифь, но обвиняя вместе с нею и всех Евреев, как таких, которым было нужно и приятно столь несчастное и позорное для Ассириян событие.
«Еврейская женщина опозорила дом царя Навуходоносора». Не так позорно было бы пасть в открытом, честном бою, как быть перехитренным и уничтоженным простою женщиною, при столь бесславной обстановке и условиях. Позор падал тем более мрачным пятном на весь «дом царя Навуходоносора», чем большим доверием и полномочиями от этого дома был наделен Олоферн, как наиболее опытный и главный вождь ассирийского войска, «вторый» по Навуходоносоре (2:4).
19. Впечатление, произведенное страшным разоблачением гибели Олоферна – до того, что они не могли уже оказать энергичного сопротивления Иудеям, - не совсем объяснимо одними психологическими законами. Несомненно, и Иудифь, верно предугадавшая это замешательство, утверждалась не на одних психологических соображениях. ее уверенное предначертание событий (14:3-4) гораздо более утверждалось на вдохновенной вере в содействие Божие, которое много раз и прежде в подобных же критических до крайности обстоятельствах выводило верных Иеговы на столь же победоносное и славное разрешение затруднений. И действительно, с потерею Олоферна в сущности для врага вовсе не было потеряно все. Гибель его должна была бы, кажется, только еще более ожесточить Ассирийцев, и, оставаясь все еще неизмеримо превосходными и по силе и численности и выгодам положения, они имели еще все средства нанести вероломному городу страшный злобный удар. Очевидно, если вместо всего этого, они бегут в полном замешательстве от ничтожной сравнительно горсти Иудеев, падая массами от их ударов, то – бегут гонимые и поражаемые еще другою высшею силою, не нуждающейся для своей победы в большом количестве воинов.
Так оправдалась еще раз и столь блестяще великая Божественная истина: «бегает нечестивый ни единому же гонящу» (Притч. 28:1) – истина, особенно ярко выразившаяся в целом ряде славных побед Израиля в эпоху Исхода, при завоевании земли обетованной, во времена Иисуса Навина, Судей, Царств и на протяжении вообще всей истории Израиля.