ПРИВЕТСТВЕННОЕ СЛОВО

Митрополита Омского и Таврического Владимира

к участникам Х Омских областных Кирилло-Мефодиевских чтений,

посвященных 200-летию со дня рождения Ф.М. Достоевского

12 мая 2021 г., Омск

Ваши Преосвященства!

Уважаемые дамы и господа!

Дорогие отцы, братья и сестры!

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

С великой радостью и воодушевлением приветствую вас на десятом, юбилейном форуме, посвященном Дню славянской письменности и культуры. Вот уже десятый год мы собираемся с вами, чтобы почтить память двух великих святых, создателей славянской письменности и литературы – равноапостольных Кирилла и Мефодия. В этом году наши чтения совпали с другой памятной литературной датой – 200-летием со дня рождения Федора Михайловича Достоевского.

Не буду напоминать основные вехи жизненного пути этого великого русского писателя и мыслителя – надеюсь, они хорошо знакомы всем присутствующим. К тому же, для православных людей гораздо важнее не внешняя биография, состоящая из различных житейских событий и мирских дел, а внутренняя биография, история возрастания личности, ее движения к своему Творцу. Эта духовная биография, как правило, скрыта от взора других людей; ее этапы и основные события установить гораздо труднее, чем этапы и события биографии внешней, которые, как правило, отражаются в документах и воспоминаниях; ибо во внутренней биографии, в пути духовного роста единственным надежным «документом» является сама человеческая душа.

Мы знаем, каким сложным был этот путь духовного возрастания для Достоевского. Он родился и воспитывался в верующей семье. «Я происходил из семейства русского и благочестивого, – писал он в 1873 году. – Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства». Зерна Христианской веры были посеяны в душе будущего писателя уже с самого детства, а детские впечатления – всегда самые яркие, определяющие для дальнейшей жизни. Для того, кто растет в верующей семье, кто с детства слышит Евангельское слово, гораздо легче пройти все дальнейшие жизненные испытания. А их на пути Федора Михайловича было немало.

Подобно многим представителям русской интеллигенции, писатель прошел в молодости искушение неверием и сомнениями; как писал он в одном письме: «…Я – дитя века, дитя неверия и сомнения».

Действительно, время, в которое возрастал будущий великий писатель, было исполнено неверием и различными духовными искушениями. Одним из наиболее сильных искушений были пришедшие из Европы, прежде всего, из Франции, социалистические учения.

Социализм возник не на пустом месте; он возник и распространился на Западе как ответ на те кризисные, застойные процессы, которые происходили в Римо-католической церкви и протестантских деноминациях, когда Христианство потеряло свою пастырскую роль, свое духовное лидерство, которым оно всегда обладало. К сожалению, и в России голос Церкви звучал слабо, и образованные люди того времени к нему редко прислушивались.

Социализм взял у Христианства идею равенства всех людей перед Богом, обезбожил ее, оставив в ней только социальное и экономическое равенства. В этом и состоит великая ересь социализма: подменить духовное равенство – равенством материальным, попытаться построить Царство Небесное на земле – но без Бога, одним человеческим разумением… Неудивительно, что начав с проповеди такого обезбоженного равенства, социализм закончил ГУЛАГом, закончил колоссальной системой принуждения и насилия.

Как писал выдающийся русский богослов и мыслитель протоиерей Георгий Флоровский, «в своем творчестве Достоевский исходил из проблематики раннего французского социализма», однако вскоре «увидел темную и пошлую изнанку социальной утопии, разгадал в ней новое рабство».

Пройдя через увлечения социализмом, Феодор Михайлович дал в 1876 году его четкую Христианскую оценку: «Нынешний социализм в Европе, да и у нас, везде устраняет Христа и хлопочет прежде всего о хлебе, призывает науку и утверждает, что причиною всех бедствий человеческих одно – нищета, борьба за существование, “среда заела”». Эти «хлопоты о хлебе» писатель прозорливо связал с первым искушением, которым искушал Господа Иисуса Христа в пустыне лукавый дух – предлагая ему обратить камни в хлеб (см. Мф.4:3). Мы помним, что Господь на это отвечал ему, приводя слова из книги Второзаконие: Не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа (Втор.8:3). Во Второзаконии эти слова Бог обращает к израильскому народу, после того, как сорок лет вел его по пустыне. Господь напоминает народу, что хотя Он смирял его голодом, но при этом питал его манною, и одежда израильтян не ветшала, и ноги не утомлялись; потому, говорит Господь: …знай в сердце твоем, что Господь, Бог твой, учит тебя, как человек учит сына своего. Итак, храни заповеди Господа, Бога твоего, ходя путями Его и боясь Его (Втор.8:5-6).

Достоевский увидел, насколько опасны попытки свести человеческое общество, его проблемы к одним только материальным условиям жизни людей, к одному лишь внешнему благополучию и формальному равенству. Но путь этого прозрения был для писателя тяжелым, даже трагичным. Мы помним, что за участие в социалистическом кружке Петрашевского он был приговорен к казни, которая лишь в самый последний момент была заменена каторгой. В своем романе «Идиот» он опишет страшное состояние человека накануне казни, которое довелось испытать ему самому. Он описывает, как в этом состоянии уходит все случайное, наносное; человеческая душа со страхом и упованием снова обращается к Богу. Ожидая казни, осужденный думает не о мирских вещах и идеях, а не отрываясь, глядит на купол храма: «Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними…».

Потом была сибирская каторга, четыре года из которой писатель, как известно, провел здесь, в Омске. Эти четыре года были наполнены тяжким физическим трудом; крайне тяжелыми, невыносимыми были и условия жизни омских каторжников. Воспоминания о них нашли отражение в его «Записках из мертвого дома», первом его значительном произведении, в котором показано, до какого падения, до какого полу-животного состояния можно довести человека, как низко может совершиться его падение. Однако описание «мертвого дома», созданного великим писателем, оставляет у читателя надежду на духовное возрождение его обитателей, хотя бы некоторых; на то, что из этих неимоверных испытаний, трудов и лишений они выйдут обновленными и обратятся к Тому, Кто желает не их погибели, но их спасения.

И во время пребывания на каторге с Федором Михайловичем произошло именно такое духовное перерождение: от псевдо-христианства, христианства без Христа, которое проповедовал социализм, он приходит к Христианству подлинному, зерна которого были посеяны в его душе еще в детстве. Он внимательно читает Евангелие; он, вместе с другими арестантами, бывает на службах в Воскресенском соборе Омской крепости. И хотя арестантам дозволялось стоять на самом последнем месте, у самых дверей, докуда звуки Богослужения доходили приглушенно, можно, все же полагать, что само посещение Дома Божия, пребывание на службе доставляло писателю-каторжнику немалое утешение. Воистину, последние станут первыми (см. Мф.19:30)! Возможно, именно отсюда, из нашего омского храма, не так давно восстановленного, берет начало та потребность в посещении Богослужений, в участии в общей молитве, которая проходит затем через всю жизнь писателя.

И чем более зрелым становился его талант, чем большую силу и духовную мощь он приобретал, тем важнее для него становилась Церковь, тем глубже он вникал в Евангелие, тем сильнее он чувствовал и осмыслял Христианство и Богочеловеческую природу Спасителя. Как он писал в одном из писем в 1854 году, «нет ничего прекраснее, глубже … и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». Здесь, конечно, под истиной подразумевается мирская истина, истина, добываемая силами одного только человеческого ума; такая истина, действительно, может быть вне Христа; и писатель решает «оставаться с Христом», ибо Христос и есть Сама Истина в высшем ее смысле (см. Ин.14:6).

При этом писатель не идеализировал современное ему положение Русской Православной Церкви; он ясно видел, к каким искажениям приводили ее полная подчиненность государству и мелочная зависимость от светской бюрократии. «Церковь в параличе с Петра Великого», – с горечью писал он в 1881 году. Какие страшные слова, какой горький диагноз! И, тем не менее, только в ней, в Матери-Церкви, писатель видел ту силу, которая может спасти Россию от соскальзывания в пропасть нигилизма, различных лжеучений и власти «бесов» в человеческом обличии, столь правдиво показанных им в романе «Бесы». Недаром в советские годы на публикацию и даже упоминание этого романа был длительное время наложен запрет.

Конечно, говоря о Достоевском, о многих других русских писателях, искренне вставших на путь Богопознания, путь распространения, через художественные произведения, Евангельской Истины, мы должны помнить, что это, все же, литература светская; она будит человеческую душу, толкает ее на путь духовного поиска, ставит перед ней острые нравственные вопросы, но она одна не способна ответить на эти вопросы, не способна руководить человеком в этом поиске. Все это способно дать только чтение Святого Писания, чтение святоотеческой литературы, которое, в свою очередь, обретает окончательный смысл только вместе с молитвой, с практическим исполнением Евангельских заповедей. Это нисколько не умаляет великих заслуг Федора Михайловича, заслуг других русских писателей, чьи произведения остаются золотым фондом русской литературы, литературы всех православных славянских народов.

И то, что наши нынешние Чтения, посвященном Дню славянской письменности, проходят в год юбилея Федора Михайловича Достоевского, то, что мы сегодня на них почитаем память этого великого писателя, представляется глубоко закономерным и логичным. Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий создали тот язык, на котором стала развиваться русская словесность, они же создали и первые ее памятники – переводы Священного Писания и Богослужебных текстов. Славянская литература, краеугольный камень которой был заложен святыми братьями, оказала влияние не только на распространение Христианства и развитие духовной литературы на Руси: она повлияла и на светскую литературу, сообщила ей и богатство знаний, и богатство речи. Это богатство было увеличено и преумножено в течение более чем тысячелетнего развития Христианства на Руси русскими писателями, как духовными: святителем Киевским Илларионом, преподобным Нестором Летописцем, святителями Димитрием Ростовским, Игнатием (Брянчаниновым), Феофаном Затворником, так и светскими, в ряду которых имя Достоевского стоит одним из первых.

Хотелось бы надеяться, что наша сегодняшняя встреча послужит более глубокому пониманию духовной, Христианской почвы, на которой возросла русская литература, русская словесность, пониманию ее Православных корней, ее широкой плодоносящей кроны.

Призываю на всех вас Божие благословение и желаю всем творческой и содержательной работы!

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!