На Старой Московке – показывают спектакль «У войны не женское лицо» в ДК «Железнодорожник». Отличный культурный подарок жителям ко Дню Победы. Представление организовывают несколько театральных коллективов: театр «Преображение», «Подмостки», а также «Белая столица». Я первый раз вижу на сцене Олега Ганженко – войскового священника Омского кадетского корпуса, руководителя отдела культуры Омской епархии, духовника Института им. Разумовского. В спектакле у него – основная роль, он играет сам себя – православного батюшку, отправившегося на фронт во время Великой Отечественной войны.

Я живу на Старой Московке – в посёлке Южный. ДК «Железнодорожник» находится в десяти минутах ходьбы. Конечно, не могу пропустить представление на военную тему. Выступает мой товарищ и коллега по творческому цеху – Александр Новгородцев, автор литературного журнала «Вольный лист». Парень состоит в военно-историческом обществе, а в спектаклях на военную тему играет давно.

Войну нынешняя молодёжь знает лишь по голливудским картинам и анимэ. Немногие читают книги и смотрят документальную хронику. Рассказов военных прадедов становится всё меньше – этим людям уж столько лет. Об этом доступно и громко рассказывает отец Олег – режиссёр театра «Преображение», с 2012 года он помогает «Белой столице».

Выходит православный священник, крепкий и высокий. Громогласный, обладающий навыком актёрского мастерства. Рассказывает о войне так внушительно и сильно, что веришь ненароком: он будто воевал и пережил.

– Раненный в бою человек очень тяжёлый, – говорит отец Олег. – А носить раненных приходилось девчонкам 16-17 лет, сестричкам. Они ведь штанги не поднимали… Теперь сложно понять и почувствовать, что такое война. Но почитайте и послушайте ещё тех, кто был на фронте. Наше представление сделано по письмам девочек, помогавших на фронте врачевать раненных, хоронить их, пигалиц… многие тогда не вернулись.

 И для меня Великая Отечественна война – голливудские картины, я воспитан на западных ценностях, трудно сказать, почему. Выкачав из интернета список лучших советских фильмов про войну, наконец-то смотрю понемногу. Читаю письма с фронта – книгу, подаренную мне ветераном ВОВ, освободителем Освенцима и танкистом, Павлов Ефимовичем Качергиным.

– «Они сражались за Родину», «Судьба человека», «Небесный тихоход» или «Горячий снег» – какие-то странные названия, – комментирует Лев Антонович Лисин,  труженик тыла, ему скоро девяносто лет. – Современная молодёжь, по-моему, не знает эти советские картины, а зря. У кого спрашивал в школах – не знают. Обидно, ведь эти картины реставрируют, давая цвет, чтобы совсем не погибли!

Смотришь спектакль и не веришь: неужели эти красивые и молодые девчонки таскали на себе раненных бойцов?

– Где вас таких насобирали, симпатичных и милых? – спрашивает командир. – Война – дело не женское!

Ползут красавицы по грязи, протягивая провод связи или вытаскивая тяжёлое обмякшее человеческое тело, а над головой – свист пуль и крики. Они прячутся в окопе, сжимаясь, как младенцы в утробе матери, также пряча свои красивые, изящные по-женски руки и ноги. Сестрички видели, какими некрасивыми и ужасно кривыми погибают люди, особенно девочки… Лежит она в чёрной жиже – у неё серое землистое лицо, неузнаваемое, а волосы – как сосульки в смоле. Белоснежное превращается не то в дымчато-лиловое, не то в кроваво-коричневое. А бельё носили мужское, представляете? Кирзовые сапоги, гимнастёрку и галифе – на несколько размеров больше. Коротышки, наряженные в одежду великанов. Это смешно и грустно до боли! Рыдали девчонки прямо на прокопчённом воздухе, глотая грязь и выплёвывая тут же.

Девочки в «наряде» бойца делятся увиденным на поле боя, ампутируя воинам конечности. За ширмой стоит огромное корыто с окровавленными руками и ногами, торчащими из них поломанными костями – это из рассказа, не бойтесь, подобной декорации на сцене не было.

– Кто видел – сразу падал в обморок, – рассказывает сестричка. Девочка в очках и с короткими волосами, относительно недавно её призвали и состригли косы. – А запах стоит до смерти непонятный. Не подойдёшь на два метра. Мы обливали конечности отработанным маслом, присыпали грязью, чтобы перебить.

– Перед боем такое ясное небо, словно войны и нет, – делится другая, в теле и тоже прекрасная девушка. Она перебинтовывает голову бойца. – Но вот мгновение – и начинается обстрел. Стоит звон в ушах и люди сходятся в рукопашной. Тычат друг другу штыками в глаза и в рот. Знаете, это кидаются в драку механические куклы. У них нет сердца и голоса, да звон в ушах стоит, не слышно, что кричат! Умирают под бинтами. Как только перестаю слышать стон – думаю, что умирает. И точно. Молчит, а лицо – что маска. Ждёшь, что он жив ещё, сейчас заработает мимика, а нет – мёртв. Так и хороним в бинтах – по приказу командира делаешь так быстро, как никогда.

– А я взяла на войну чемодан, полный шоколадных конфет, – хохоча на сцене, говорит тонкая, что хворостинка и звонкая, как струна, девушка. – Меня провожает грустный солдатик. Ни разу не улыбается. Я ему глазки строю и лепечу-лепечу. А он мне, мол, у войны не женское лицо, Дашенька. Странный какой-то. Больше не видела его.

После первого боя призванных становится на порядок меньше. Мужчин и женщин. Командир обращается к девочкам в землянке, просит их быть осторожней.

Видя православного батюшку (отца Олега Ганженко), солдаты-атеисты удивляются. Сначала кидают издёвки, но потом привыкают и боятся умереть не исповедавшись, не прочитав молитву. Воевал священник за «белых» в первую войну, сейчас… сами видите. Он крестит бойцов своего полка и говорит, чтобы ничего не боялись – Бог с ними.

С иереем Олегом Ганженко я знакомлюсь в Успенском Кафедральном соборе. Это могучий священник, у него – исполинское телосложение. Он как спортсмен-тяжёлоатлет, хотя и актёр хороший, оказывается, ещё режиссёр. В ДК «Железнодорожник» он стоит с Виктором Шаманаевым – также режиссёром, известным омским постановщиком.

– Батюшка, я вас видел, – радуясь, хватаю его крепкую руку. Что-то говорю про сайт Омской епархии, свои работы там, а представление вот-вот начнётся.

– С Богом! – касается моего лба.

Он идёт могучими шагами на сцену, а зрители провожают взглядом. Эх, сколько школьников смотрит спектакль, надеюсь, оценят и задумаются.

– Христос Воскресе! – будто на распев объявляет батюшка три раза. У него слёзы на глазах; они блестят в свете прожектора – отец Олег, словно войну прошёл. Голос дрожит.  Вот это человек. Человечище!

Зрители сидят, не шелохнуться. Никто не переглядывается и не перешёптывается, хотя школьников много. Я поворачиваю голову, ради интереса осматриваю лица ребят на соседних рядах. Мальчики и девочки – замерли.

После спектакля есть возможность сфотографироваться, как с батюшкой, так с другими актёрами. Обнимаю Сашку Новгородцева, жму его руку – парень сыграл отлично.

– С режиссёром Виктором Шаманаевым сработались на рождественской сказке, – рассказывает Саня. Он стоит в шинели и в кирзовых сапогах, с винтовкой на плече. – Вместе репетируем. А театр для меня – это сотня ролей, ситуаций и эпох в одной жизни. В обычном мире я не могу объять необъятное, а в театре – получается. Война – это ужас, ярость и смерть, вместе с тем и очищение – в образе православного священника. Это дело жизни и чести, которое никто другой и по-другому тогда бы не выполнил. Вытащили мир своими руками обыкновенные люди, мягкие и уязвимые, сумевшие совершить невозможное. Пронесли на плечах и дали нам возможность играть и показывать, размышлять и жить дальше! О том времени важно и нужно говорить всегда!

Прощаюсь с другом, я задумчив. Моя супруга оживлённо вспоминает моменты из представления, когда подходим к дому.

Виктор Власов